Появление Ремуса на кухне словно меняет всего Сириуса — из неуверенного, ничего не понимающего в собственной квартире мальчишки он приободряется, расправляет плечи, и направляет свой искрящийся взгляд на Люпина, оборачиваясь человеческим воплощением золотистого ретривера. Он радуется новому гостю, как ребёнок радуется подарку своей мечты, и тут же делает в сторону Лунатика несколько быстрых шагов, оставив яблоки на кухонном столе.
— Моя Луна, — лучезарно улыбается он, сначала просто прижимаясь к Ремусу, обхватывая его в крепкие объятия, затем подпрыгивая и повисая на нём коалой. — Доброе утро!
Регулус хмыкает, сверяясь со временем и на всякий случай проверяя, что за окном в самом деле глубокая, тёмная и тихая ночь, и что это не у него в голове всё перепуталось. Сириус тем временем покрывает случайными, быстрыми и сухими поцелуями лицо Ремуса, словно не видел его каких-то восемь часов назад и они не разошлись на каких-то его глупых оскорблениях в адрес Лунатика.
— На самом деле… — говорит Регулус, открывая дверцу холодильника и отвлекая Сириуса от его несомненно важного занятия, — у вас есть все ингредиенты.
Сириус быстро переключает свою радость на возможность приготовить пирог. Он тут же отпускает Ремуса и отходит от него, начиная расспрашивать брата, чем он может помочь. Никаких приборов, тем более, ножей, ему доверено не было — Сириусу только остаётся разбить яйца в миску и широко улыбнуться тому, что он хорошо справился. Регулус аккуратно вылавливает частички скорлупы из миски и лишь улыбается в ответ. Не выдержав очередного потока однотипных вопросов «Чем я ещё могу помочь?», младший Блэк просит поставить музыку, чтобы им было веселее, но не слишком громко, чтобы не разбудить Нимфадору.

Зная, что Тонкс невозможно разбудить даже из пушечного выстрела, этот пункт Сириус пропускает мимо ушей. Он убегает в гостиную, почти неотрывно чувствуя на себе чей-то взгляд, к которому уже почти привык, и присаживается на корточки возле их полки с пластинками. Выбор был обширен, но, кажется, в двадцатый раз за две недели он вновь выбирает альбом «A Night at the Opera», который, например, Лили уже слышать не могла. Пока музыка играет негромко, Сириус возвращается на кухню и садится за стол, пока оба его надзирателя суетятся. Он почти верит, что помогает им одним своим присутствием, так что старался присутствовать как можно активнее — отстукивал костяшками пальцев темп песни, играющей в этот момент, вертел головой, любопытствуя, что именно делает каждый из его нянек, и даже покачивался в такт мелодии из стороны в сторону, прикрывая глаза, когда слышал любимые строчки. Сириус любопытно следит за тем, как Ремус чистит и нарезает яблоки, и даже пару раз суёт руку почти под нож — не боясь пораниться, потому что прекрасно знает о реакции Люпина — чтобы стащить пару яблочных долек.
— О, нет… — тяжело вздыхает Регулус, когда песня меняется.
— М? — Сириус сначала не понимает, что происходит, увлечённый похрустыванием теперь горькой кожуры от яблока, но когда до его слуха доходят строчки, то резко вскакивает с места. — О?.. Ооо!.. Реджи-Реджи-Реджи! Потанцуй со мной! Пожалуйста? Реджи. Реджи!
Регулус отказывает так вежливо, как только у него получается. И вместо того, чтобы попросить об этом же Люпина, занятого своими яблоками, Сириус бросается обратно в гостиную, пока песня не зашла слишком далеко. Там он накидывает на плечи плед, завязывает его на плечах, притворяясь, что он в своей лучшей парадной мантии, и начинает танцевать, сделав в несколько раз громче. Он даже пытается подпевать и подвывать, и хоть голос Меркьюри всё равно заглушал его собственный, Сириус всё равно получает от этого искреннее удовольствие. Он кружится по гостиной, словно в вальсе, размахивая полами своей «мантии», с наслаждением подпевает, зная текст наизусть.
Регулус, наблюдая за этой картиной, хотел было отметить, что Сириус явно идёт на поправку, и до полного выздоровления, по ощущениям, ему осталось не больше, чем пара дней, как всколыхнувшаяся тревога заставляет его осечься и более пристально взглянуть в сторону гостиной. Строку «I sometimes wish I'd never been born at all» Сириус не пропел, а прокричал, с искренней болью в голосе, сразу после этого замирая на месте и почти сгибаясь пополам. Регулус, не разбираясь, была ли боль физической или эмоциональной, связанными со строчками о матери, бросает всё, что делал, и срывается к Сириусу.

Он успевает поймать Сириуса за секунду до того, как тот едва на рухнул на пол, вместо этого обмякая в чужих руках. Теперь младший Блэк понимает, что боль была исключительно физической — Сириуса снова бросило в пот, его затрясло, а сердце заколотилось, как бешеное. Он оттаскивает Сириуса к дивану и отходит ровно на секунду, чтобы снова сделать музыку едва слышной. Палочку Регулус оставил на кухне, так что он поднимает голову и поворачивается в сторону Люпина:
— Ремус, моя сумка в коридоре. Ему нужно обезболивающее, — тон решительный, почти приказной. — Флакон с зелёным зельем, должен быть подписан почерком Лили.
— Вы трахаетесь, да? — вдруг спрашивает Сириус тихим голосом, хватая запястье Регулуса. — Поэтому ты так его называешь?
Тот смотрит на Сириуса абсолютно ничего не понимающими глазами. К счастью, это было не первым подозрением в его адрес — они были не новы ни в чей адрес в принципе, пока Бродяга был на вынужденном лечении — так что он прекрасно понимал, как ему стоит с этим справляться. Регулус мягко улыбается, присаживается на корточки рядом с Сириусом, и внимательно заглядывает в его глаза.
— Его все так называют. Это его имя, — спокойно объясняет он, бросая в сторону Люпина короткий, ищущий поддержки, взгляд. — И, поверь, если бы он с кем-то трахался, тем более со мной, это точно кто-то бы заметил. В этой квартире очень тяжело спрятаться, ты ведь сам пытался.
— Ты ведь знаешь, что я…
— Что ты убьёшь всех тех, кто посмеет его коснуться? — усмехается Регулус. — Да, Сири. Мы все это знаем, ты донёс это весьма чётко ещё в тот момент, когда ножи лежали на своих местах. Даже Дамблдор это знает, хотя, я почти уверен, Ремус даже не в его вкусе. Он весь твой. Отпустишь меня? Я поставлю пирог в духовку.
Сириус смотрит на него долго, внимательно, словно пытаясь понять, лгут ли ему. Впрочем, всколыхнувшуюся тревожность, граничащую с паранойей, выбранный метод в самом деле успокаивает. Было гораздо хуже, когда кто-то пытался прибегать к чётким аргументам против вместо того, чтобы разложить что-то по полочкам и дать ему самому дойти до правильных выводов. В итоге Сириус отпускает Регулуса, хотя из-за слабости его организма тот вполне мог бы освободиться сам. Мягко коснувшись плеча Сириуса и поправив на нём плед-мантию, он поднимается и в самом деле скрывается на кухне, чтобы закончить с пирогом и поставить таймер.
Сириус смотрит на Ремуса взглядом, словно не просто видит его впервые, но словно полностью им очарован, как метеоритным дождём, не имея возможности отвести взгляд. В его глазах явно читается восторженное «весь?», словно осознание этого факта было первым в его жизни.
— У меня изъяли палочку, — говорит он Люпину, словно это не был какой-то общеизвестный факт. — Ты можешь своей трансфигурировать что-нибудь ненужное в пару веточек гипсофилы и отдать мне, чтобы я подарил их тебе? Я думал об этом весь день.

Сириус смотрит на Ремуса с флакончиком зелья наивным, почти детским взглядом, приоткрыв губы. Ему хочется заупрямиться, отказаться от зелья, мол, в чём смысл слезать с одних веществ и пересаживаться на другие. Вот только эти зелья, насколько он знал, варила сама Лили, и пользовалась ими, когда что-то происходило с неугомонным Гарри, и они были абсолютно безобидны, безопасны, и не вызывали привыкания. Поэтому он протягивает дрожащую ледяную руку, откупоривает зелье и опустошает его в два глотка.
— Всё, что попрошу? — переспрашивает Сириус, и его невинная улыбка приобретает игривый, почти грязный подтекст. — Даже…
— Нет, Сири, — громко звучит голос Регулуса со стороны кухни.
Бродяга переводит на брата взгляд и обиженно поджимает губы.
— Ханжа, — бурчит Сириус под нос.
Прежде, чем отвернуться от Ремуса, Сириус оглядывает его голодным взглядом, грустно вздыхая и даже облизывая пересохшие губы. Они могли бы. Могли бы, даже под пристальным наблюдением Регулуса. Им стоило просто накинуть на них двоих плед и скрыть под ним руки, чтобы… Сириуса скручивает новой волной боли, и эту мысль он не заканчивает. Даже не успевает провоцирующе-показательно запрокинуть голову, перекидывая волосы на другое плечо, чтобы продемонстрировать Люпину шею, которую тот непозволительно долго не целовал. И плевать, что его волосы не мыты уже несколько дней. Плевать, что его кожа солёная от пота. Плевать, что от него не слишком хорошо пахнет. Удивительно, что Ремус находил его привлекательным, когда он подхватил какую-то маггловскую заразу и валялся с температурой под сорок, весь взмокший и раскрасневшийся.
Но — нет так нет.
Несколько веточек гипсофилы были трансфигурированы из салфеток. Обрадовавшись, Сириус, словно ребёнок, вручающий свою лучшую поделку любимому взрослому, дарит их Люпину. Неподалёку всё ещё маячил Регулус, так что Сири тактично не сообщил, зачем именно нужны эти цветы — кажется, он сгоряча ляпнул что-то Тонкс, но не был точно уверен. Пусть Реджи останется в максимальном неведении и будет думать, что его брату просто взбрело в голову частично повторить их с Лунатиком конфетно-букетный период. А Ремус знает. Ремус всегда знает.
Побочным действием обезболивающего зелья была сонливость. И уже через полчаса, благополучно избавившись от ощущения, что его суставы разрывает на части, а кости сжигают Адским пламенем — так вот как Ремус ощущает себя каждый месяц?.. — Сириус задрёмывает на плече Люпина. Он отдалённо слышит листание книжных страниц и изредка чувствует шевеление, но старается не возвращаться в реальный мир, где ему было страшно и где все были настроены против него. Едва слышная музыка периодически пробиралась в его мысли, смешиваясь с чем-то на грани бреда, и вот он уже думал о том, встречал ли Меркьюри пингвинов, и если да, то почему не во Франции.

Сириус открывает глаза, находясь в гостиной один, бережно уложенный на диванные подушки и накрытый пледом. Ремус куда-то делся, а в ванной комнате шумела вода. Часы показывали пять минут седьмого. Он выпрямляется и растерянно оглядывается — сумки Регулуса в коридоре больше не было. Ушёл, как только его время закончилось. Пф. Стоило ожидать. На кухне всё ещё стоял пирог, который они успели попробовать вчера поздно ночью, перед тем, как Сириус отключился. Блэк поднимается, чтобы взять себе кусочек, и тут же чувствует под ногами вибрацию сигнальных чар — серьёзно, Рем? Даже на кухню нельзя пройти без того, чтобы об этом узнала вся квартира? …ну, впрочем, заслуженно. Ножей не было — Мерлин всемогущий, да он всего пару раз угрожал порезать себя и окружающих, чего панику разводить-то! — впрочем, как и вилок. Кусок пирога ему пришлось отламывать руками.
— Эй, одуванчик, родной, как ты? — слышит он ласковый голос, и оборачивается, видя Тонкс, которая на пороге ванной комнаты собирает волосы в высокий пучок, фиксируя его палочкой. — Слышала, тебе удалось немного поспать. Что-нибудь снилось?
— Мхм, — отвечает Сириус, — пингвины. Это… мои вещи?
Блэк хмурится, оглядывая Нимфадору с ног до головы. Каждая видимая ему вещь в самом деле принадлежала ему — пижамные штаны, растянутая старая футболка, даже чёртовы тёплые носки.
— Да, — невозмутимо отвечает Тонкс, делая по направлению к нему несколько шагов. — Рем предлагал свои вещи, но я в них утону. Он у тебя большой.
Что-то кислое и ядовитое разливается в груди Сириуса. Со стороны входной двери слышится звон ключей — в ближайшие шесть-восемь часов за ним будут следить Нимфадора с Джеймсом, давая Ремусу заслуженный перерыв (который он всё равно преимущественно проводил дома, но его никто не заставлял). Блэк хмурится, выдыхает, и старается держать мерзкие мысли как можно дальше. К счастью, в этот раз ему это удаётся чуть лучше, чем вчера и во все остальные разы, когда он кого-то беспочвенно обвинял. На этот раз ему хотя бы хватало сил держать язык за зубами прежде, чем бросаться обвинениями. Тонкс приближается к нему, чтобы тоже взять пирога, и разливающаяся внутри Сириуса кислота начинает жечь, проедать насквозь в области сердца — от неё пахло шоколадным гелем для душа. Её волосы были глубоко-черного цвета, и со стороны могло показаться, что… Секундочку. Она пытается заменить его?.. Уже заменила?
Нимфадора заваривает себе утренний чай, а Сириус делает к ней небольшой шаг, чтобы замереть за её плечом. Она одаривает Сириуса тёплой, любящей улыбкой, не отвлекаясь от своего, несомненно, важного занятия. Сириус поднимает руку и касается её спины, проводя между лопаток, пока увлечённо смотрит, как та добавляет молоко в чашку. На ней не было бюстгальтера. Втянув носом воздух, он убирает ладонь, чтобы через секунду прижать его к её бедру, склонив голову так, чтобы почти коснуться губами её уха:
— Откуда ты знаешь, что он большой? — цедит он сквозь зубы. — Он показывал тебе? Давал коснуться? Или…
Сириус только-только успевает понять, что нижнего белья на ней тоже нет, прежде, чем его почти буквально отбрасывает в сторону от чертовски сильной пощёчины. Он прижимает ладонь к щеке и выпрямляется, направляя на Тонкс полный абсолютного непонимания взгляд. Её волосы вспыхнули ярко-красным, в глазах плескалась злость. И Сириус даже не понимал толком, злилась ли она из-за его прикосновений, неподобающих в родственной среде (но крайне подобающих среди некоторых Блэков), или из-за его слов.
— Я имела в виду, что он дохрена высокий, ты, похотливая неугомонная псина! — тут же злится Дора, напрочь забывая о своём чае. — Ты прекрасно знаешь, что я даже смотреть не буду в сторону кого-то твоего!
— Ха, неужели? Ты увела у меня Джонатана, когда я был на шестом курсе! — кричит Сириус, с энтузиазмом загораясь возможностью разрушительной ссоры.
— Это был первый и последний раз! — вскидывает она руки в эмоциональном негодовании. — Именно из-за него это больше никогда не повторится. К тому же, не то, чтобы ты особо горевал по «Я-думаю-Джонатан-это-любовь-всей-моей-жизни», потому что уже через три месяца полностью переключился на Ремуса! — она подскакивает к нему, чтобы сильно и больно ткнуть пальцем в его грудь, усиливая убедительность своих слов. — Я больше никогда, слышишь, никогда никого у тебя не заберу, — её голос успокаивается, и Нимфадора поднимает руки, чтобы поймать лицо Сириуса в свои ладони и посмотреть ему в глаза. — Даже думать об этом не смей, глупый. Всё наладится. У вас просто чёрная полоса, она у всех бывает, вы справитесь. Он любит тебя, очень о тебе беспокоится, и наверняка согласится поговорить, когда ты выздоровеешь. А ты любишь его, так что…
— Я не знаю, — тихо, едва слышно перебивает её Сириус.
— …что?
Жгущее его сердце чувство разливается по всему телу — Блэку кажется, что он начинает тонуть в кипятке. Тишина и только-только показавшееся в воздухе умиротворение сгорают без следа в том пламени, которое Сириус начинает источать с каждым своим следующим громким словом, граничащим с криком:
— Я не знаю, ясно?! — он отталкивает от себя Нимфадору, и та в удивлении округляет глаза. — Я не знаю, люблю ли я его, или люблю внимание, которое он мне даёт. Если бы я любил Ремуса, я бы не начал спать с другими, как только внимания стало меньше, ты так не думаешь? Я не люблю его. Я не счастлив с ним. Мы не счастливы друг с другом.
Тонкс честно старается сохранять спокойствие, как единственный здравомыслящий человек на кухне, ведь Джеймс всё ещё топтался в коридоре, явно отказываясь принимать участие в очередном спектакле, который устроил Блэк, и предпочитая лишь слушать, а Ремус… Ремус не должен слышать этого вовсе. Но все они понимали — тот слышал каждое слово.
— Ты бредишь, Сириус, — максимально успокаивающим тоном говорит Тонкс. — Давай вместе сделаем глубокий вдох, пока ты не наговорил того, о чём потом пожалеешь, хорошо?

Это было больно. Это разрывало его изнутри, переполняло и требовало незамедлительного выхода, и Сириус искренне не понимал, что сорвало ему последние тормоза благоразумия. Может, ему и правда следовало замолчать, пока его не возненавидел каждый, кто присутствовал в этой комнате. Может, он в самом деле бредил, и все эти подозрения не были основаны ни на чём, кроме больного воображения, снова разыгравшегося благодаря его пытающемуся трезветь и снова думать без стимуляторов мозгу. А может, это были первые слова, которые он действительно имел в виду, которые хотел сказать, которые мариновались внутри него и разъедали долгие годы, не имея никакого выхода. Может, Блэк убедил себя в какой-то ложной реальности — он ведь уже так делал до всех веществ, уверенный в том, что спит в одной кровати с убийцей своих друзей и коллег по Ордену, так что мешало ему сделать это ещё раз?
Голос Ремуса заставляет его вздрогнуть и обратить всё своё внимание в сторону источника звука. Сириус должен был испугаться, как ребёнок, пойманный на месте шалости, но вместо этого он почему-то только сильнее набирается решимости. Он расправляет плечи, вскидывает подбородок, и покидает кухню. Сириус замирает только когда оказывается на расстоянии вытянутой руки от Люпина, и смотрит ему в глаза открыто, с лёгким вызовом, почти не моргая. Он услышал шаги позади себя — что Джеймс, что Нимфадора, оскорблённо скрестившая руки на груди, но пока что держащая язык за зубами, последовали за ним, явно во избежание каких-либо опасных прецедентов. Сириусу требуется несколько секунд тишины, наполненной только взглядами друг другу в глаза, чтобы настроиться на свою длинную откровенную речь, которая была сейчас как никогда к месту, пусть обстоятельства и были далеко от идеала.

Его переполняли противоречивые эмоции, переливаясь через край. Невыплеснутая, копящаяся уже столько времени магия просачивалась сквозь его кожу нестабильным, пульсирующим жаром. Сириусу было одновременно чертовски плохо, и у него создавалось ощущение, что он балансирует на грани с бессознательным, но одновременно ему было так легко и просто, как давно уже не было — словно весь тот ворох, который мешал ему существовать, наконец-то обернулся в словесную форму и нашёл выход.
— Я не люблю тебя, Ремус, — повторяет он, и с губ это срывается легче и проще, чем должно было, оставаясь в горле неприятным горьким осадком. — Ты прав. Если бы я был с тобой счастлив, ничего из этого бы не произошло. Но, — Сириус пресекает попытку сделать шаг навстречу Лунатику, — я был счастлив. Просто, когда счастье исчезло, я решил это выразить деструктивным способом по отношению к себе и окружающим. Думал, может, это поможет. Может, это было просто временное помутнение, и всё как-то само починится. Я ошибся.
Абсолютно уверенная в абсурдности и ненужности ситуации Тонкс раздражённо цокает языком и взглядом просит поддержки у Джеймса. Тот, однако, словно вообще не присутствовал в ситуации, и в самом деле находился в одной комнате с ними только ради того, чтобы Сириус не натворил глупостей. Наполненная искренностью болтовня, разбивающая сердце партнёру, видимо, в перечень глупостей не входила, так что поддержки Нимфадора не находит — Поттер предпочитал оставаться абсолютно безучастным и молчаливым, словно всё происходило так, как должно. Бормоча что-то не слишком цензурное себе под нос, она с возмущённым топотом скрывается в спальне и хлопает за собой дверью. Это было единственным разом, когда Сириус отвлекается от лица Ремуса — чтобы с лёгкой обеспокоенностью взглянуть вслед Тонкс, а затем обернуться на Джеймса. Сохатый показательно сначала переводит взгляд в сторону окна, а затем и вовсе бормочет абсолютно ненужную фразу о том, что пойдёт заварит себе чаю, сразу после этого скрываясь на кухне и оставляя их наедине. Он тоже был не совсем согласен с тем, чтобы Блэк говорил такие важные слова, не полностью придя в себя, но не считал, что имеет право, как Дора, в это вмешиваться.
— У нас с тобой был… прекрасный школьный роман, — продолжает Сириус, вернув взгляд на Ремуса, и его губ даже касается что-то вроде слабой улыбки. — И прекрасный год после окончания Хогвартса. Возможно, он был хорош лишь по инерции, но всё же хорош. Всё должно было закончиться после рождения Гарри. Примерно тогда, думаю, мы начали отдаляться друг от друга.
Блэк изучает глаза Ремуса, смотря в них, словно впервые. Он смотрит на его лицо, скользит взглядом по шрамам, по ранней седине в волосах, и разрывается между противоречивыми желаниями обнять его и сбежать прочь, но заставляет себя стоять на одном месте. Единственное, что он позволяет себе — скрестить руки на груди и немного опустить плечи. Порыв его храбрости уже почти утих, и он снова чувствует себя ничтожным, маленьким и ненужным, но понимает, что должен закончить свою мысль, потому что поступать иначе было бы слишком жестоко по отношению к Люпину.
— Нам нужно что-то с этим сделать, — говорит Сириус, собрав все остатки решимости. — Позже. После моего… выздоровления, разумеется. Принимать ответственные решения прямо сейчас будет лишним.
Блэк тихо вздыхает и сжимает губы, стараясь, чтобы они не задрожали. Даже выплеснутое, это продолжало его разъедать. Горько, больно, встав комком в горле и застыв влагой в глазах, подталкивая его к краю обрыва, дна которого не было видно.
— Извини меня, — задушенно говорит Сириус, чувствуя, что слёзы сдерживать больше не может, и смаргивая, давая им обжечь щёки. — Мне жаль. Ты заслуживаешь большего.

Сириус отходит, как только Ремус делает первый шаг, словно только и ждал, что разрешения. Он шмыгает носом, опускает голову, пряча лицо в грязных волосах, и с давящим ощущением в сердце возвращается на диван, на котором проводил большее количество времени. Сначала он просто зарывается лицом в подушку, затем, поразмыслив и тщательно проанализировав свои возможности и все опасности, оборачивается Бродягой. Он сворачивается калачиком и пытается спрятаться под плед, коротко и тихо поскуливая, пока рядом с ним не оказывается Джеймс. Поттер не говорит ни слова, просто садится рядом, давая устроить мохнатую голову у себя на коленях, и почёсывает голову пса между ушами. Блэк отвлечённо думает, что от него приятно пахнет — его древесным одеколоном, запахом Гарри и, немного, тыквенным детским пюре. Ох, как же он соскучился по Гарри… Поэтому он пытается сосредоточиться именно на этом, пока Джеймс молча радуется тому, что Сириусу в самом деле становится куда легче, раз превращение больше не причиняет ему физических мучений. Выходит, осталось совсем немного.
— Вы расстались? — тихо-тихо спрашивает Джеймс, склонив голову к другу.
«Ещё нет, но придётся», — думает Бродяга, и вместо своего ответа, как было обговорено десятки раз, яростно мотает хвостом из стороны в сторону в знак своего отрицательного ответа.
— Хорошо, — вздыхает Поттер в ответ. — Значит, шансы ещё есть.
После небольшой задержки в пару секунд на раздумья Сириус мотает хвостом снова.

— Естественно, это из-за Сириуса! — Нимфадора эмоционально вскидывает руки. — И я имею полное право злиться. Почему он вдруг решил, что говорить подобное в его состоянии это отличная идея?
Энергия копилась, так что Тонкс приходилось расхаживать по комнате из стороны в сторону. Самый длинный путь в смежную ванную, чтобы забрать оттуда свою уже чистую кофту и, повернувшись спиной к Ремусу, переодеться обратно в неё, затем агрессивное пересечение спальни, чтобы наклониться к носкам.
— Это не проблемы, Ремус. Это ничто. Это бред наркомана, который ещё пару дней назад думал, что ваши соседи-магглы, которых он видел полгода назад, если вообще видел, виноваты в этой чёртовой войне! — она надевает носки и хватает джинсы.
Проходит несколько долгих секунд, в течение которых Тонкс успевает полностью, помимо уличной обуви, одеться, и снова начать пересекать комнату раз за разом, явно думая о чём-то максимально важном. Её волосы перескакивали с одного цвета радужного спектра на другой за секунды, но выражение лица оставалось относительно одинаковым — недовольство и возмущение. Когда часть энергии была выплеснута в ходьбе, Нимфадора замирает в полушаге от Ремуса и внимательно смотрит на него:
— У него всё ещё не всё в порядке с головой. Он должен следить за тем, что говорит, чтобы от него не разбежались те, кто у него остался. Обвинять кого-то в краже салата это одно, но заявлять, что ваши отношения односторонние, это… Бесчеловечно! — она сжимает губы и делает глубокий вздох. — Даже не вздумай ему верить, Ремус, слышишь? Вы любите друг друга. Скоро всё это закончится, он вернётся к прежней норме, и снова будет твоим невыносимым засранцем.
Взгляд тёмных глаз Тонкс на несколько секунд задерживается на глазах Люпина, но, стоило в голове промелькнуть какой-то конкретной мысли, взгляд сразу же уводится в сторону, разглядывая гостиную сквозь оставшуюся щель за чуть приоткрытой дверью в спальне.
— Я не думаю, что смогу находиться с ним в одной комнате в ближайшее время, — признаётся она с чётко слышимым стыдом и чувством вины в голосе. — Ну, то есть, я знаю, что должна, но… я злюсь. Не знаю, на него или на ситуацию, но что-то в его словах меня так задело, что я не могу остановиться. И я очень хочу разбить ему нос, потому что нельзя, чёрт, быть таким глупым и говорить любимым такие ужасные вещи! Он ведь может себя контролировать, если постарается, он просто этого не хочет… — снова вздох. — Я пойду немного проветрюсь. Полчаса, не больше. Потом, обещаю, заберу эти же полчаса из твоей следующей смены, договорились?
Нимфадора поднимается на носочки и, на секунду надавив ладонью на затылок Ремуса, звонко целует его в щёку. Слабо улыбнувшись и похлопав его по плечу, она исчезает в гостиной, оставив дверь в спальню распахнутой.

— Сбегаю за фруктами, окей, Джеймс? — Дора не спрашивает, а, скорее, ставит перед фактом. — Пока у вас всё спокойно. Справишься? Рем за меня, если что.
Ответом Поттера служит лишь безразличный взмах рукой, который Тонкс принимает за согласие. Она тут же оказывается в коридоре, шнурует кроссовки и покидает квартиру так быстро, словно всю жизнь этого и ждала.
Передние лапы Бродяги вздрагивают, стоило ему услышать обращение «Рем», такое почти-ласковое, что аж челюсть сводило. Нет, Регулус был прав — это просто имя. Просто сокращение. Вот Люпина никогда не перекашивало, когда кто-то называл Блэка «Сири», и он тоже должен вести себя правильно. Хотя бы то оставшееся время, пока они не примут официальное решение о расставании. Или, например, не сделать хуже. Пёс чувствует, что, стоило входной двери захлопнуться, Джеймс поднимается на ноги — и у него не остаётся выбора, кроме как отпустить его. Он зарывается мордой под диванную подушку и угрюмо вздыхает, пытаясь слиться с диваном в единое целое, чтобы его больше никогда не беспокоили.
— Знаешь, — глубокомысленно произносит Джеймс, с умным видом поправляя очки, — а кризис ведь миновал. Мы придерживаемся графика только потому что в нём давно не было изменений, но Сириусу ведь раз в сто лучше, чем, например, неделю назад, да? Думаю, я смогу справиться с ним один на случай, если ты захочешь, ну не знаю, — он разводит руками, — ну например, первое, что пришло в голову, напиться? Или прогуляться в парке и погладить собак? Или посидеть потрогать траву, м? — Поттер ухмыляется и бросает короткий взгляд в сторону Сириуса, убеждаясь, что он всё на том же месте. — Серьёзно, Лунатик. Погуляй немного. Он не сможет вдоволь выплакаться, пока ты здесь, а ты не сможешь… как ты там вымещаешь эмоции?.. — Джеймс задумывается на секунду, но не считает эту мысль достаточно важной для того, чтобы закончить её. — Я присмотрю за ним, даю слово.