Незамедлительно возникшая суетливость, почти ощутимо ощущающаяся вокруг Ремуса непроглядным, плотным облаком, Тонкс лишь веселит. Она считает это очаровательным. Всё — извинения, излишняя вежливость и желание быть полезным, неловкие комплименты. Она смеётся искренне и по-доброму, ласково касаясь ладонью его плеча и пытаясь показать этим, что всё хорошо, что он может расслабиться и не зацикливаться на мелочах.
— О. Мой. Бог, — хохочет она, тепло заглядывая в глаза Люпина, когда он умудряется найти слова для того, чтобы продолжить. — Прекрати. Где у тебя кнопка выключения?
Нимфадора протягивает руку и шутливо нажимает кончиком пальца на самый кончик носа Ремуса, словно это и было той самой кнопкой, контролирующей его речевой поток. Но разумеется, тот был разговорчив. Ему было неловко из-за её присутствия, при этом грустно из-за Сириуса, и пьяно из-за чего бы то ни было в его стакане. Люпина срочно надо было отвлечь. Он имел полное право утопить своё горе в алкоголе, и это было понимаемо и абсолютно не осуждаемо, но… но было в этом что-то такое, что казалось неправильным. Может, Тонкс и не было бы до этого никакого дела, будь она до сих пор в квартире с Сириусом, но сейчас хотелось помочь. Искренне, от всего сердца. Заставить Ремуса хоть раз улыбнуться, потому что улыбался тот в последнее время крайне редко, пусть и весьма очаровательно. Им приносят по стакану, и Тонкс тут же делает глоток — вкус чего-то травяного сразу пробуждает воспоминания о какой-то маггловской микстуре от кашля, и это заставляет её опустошить стакан полностью и попросить ещё. Ей нравились микстуры от кашля.
— Я постоянно кем-то притворяюсь. Ты не представляешь, как забавно медленно, по мере разговора с кем-то, менять цвет волос, и смотреть на их реакцию, — в доказательство своих слов она за пару мгновений сменила цвет глаз на карий и обратно. — По мере прогулки по Косой аллее можно пару раз сменить пол. Или вдруг вырасти, чтобы достать себе что-то с верхних полок, или, не знаю, открыть дурацкую банку солений, если поблизости нет палочки.
По мере разговора, в течение которого Тонкс оживлённо описывала преимущества метаморфомагии, которая каждый день либо позволяла ей кого-то разыгрывать, либо сильно помогала ей в жизни, её волосы постепенно достигли длины плеч, а цвет сменили на более светлый коричневый, ближе к ореховому. Когда сотрудник подошёл к ним в следующий раз, чтобы снова наполнить их стаканы, то в замешательстве взглянул на неё, нахмурился, задумчиво почесал затылок, но ничего не сказал. Однако даже эта мелочь развеселила Дору так сильно, что она снова расхохоталась, приваливаясь плечом к Ремусу, стоило сотруднику удалиться прочь.

Алкоголь на пустой желудок, приправленный стрессом, ударил в голову сильнее, чем хотелось бы признавать Тонкс. Она крайне ответственно отнеслась к своей задаче отвлечь Люпина, и болтала буквально без умолку, каким-то чудом ни разу не упомянув Сириуса напрямую. Она рассказывала о происшествиях на Хаффлпаффе и о реакции своего факультета на выходки Мародёров. Смеялась над собственными выходками, и увлечённо рассказывала, как Андромеда порой её за это наказывала. Рассказывала о личном, о семейном, о дружеском, снова о личном, пока во рту не пересыхало. Тогда она выпивала ещё один стакан и продолжала говорить. Помещение вокруг неё кружилось, и Ремус так и норовил ускользнуть из её поля зрения, так что ей пришлось временно взять паузу и немного заземлиться. Она снова коснулась плеча Ремуса, на этот раз даже приобняв его.
Не говорить о Сириусе и о ситуации, сложившейся одновременно бесконечное и столь короткое время назад, было невыносимо. Оно рвалось наружу буквально каждое мгновение, но не проходило барьер, поставленный Тонкс самой себе, так что копящийся стресс вновь выливался в цвет волос. Но вместо того, чтобы продолжать светлеть и приближаться к рыжему цвету, они, наоборот, снова темнели, становясь глубоко-чёрными, и неумолимо отрастали к плечам, ложась по ним волнистыми локонами.
— А ты ведь понятия не имеешь, каким мы тебя видим, да? — глубокомысленно замечает Тонкс, глядя в глаза Ремуса с удивительной для такого количества выпитого сосредоточенностью. — Потрясающим, добрым, заботливым, смелым, терпеливым. Таким умным, но таким глупым одновременно, — она протягивает свободную руку, чтобы с довольной усмешкой взъерошить его волосы, и оставляет ладонь на затылке. — Ты очень плохо думаешь о себе, Ремус. И более, чем нормально признавать, если ты не в порядке. С некоторыми ситуациями нельзя справляться в одиночку, даже если ты не привык иначе. Сейчас никому из нас нельзя оставаться одному.
У паузы нет никаких шансов затянуться и сделать ситуацию неловкой — вместо этого неловкость ситуации придаёт сама Тонкс. Стоило ей закончить предложение, как она тянется вперёд, неуклюже прижимаясь к губам Ремуса поцелуем и поначалу даже почти промахиваясь. Ухмыльнувшись и почти навалившись на Люпина, она повторяет свою попытку, на этот раз почти навалившись на него и обняв обеими руками за шею. Она целых несколько секунд мягко сминает его губы своими, без страстного рвения и голода, просто в спонтанном порыве любопытства и игривости, пока до её пьяного мозга не доходит, что это не просто мысль или идея, это происходит в самом деле, в реальном мире, и тогда Нимфадора вздрагивает, отпускает Ремуса и отодвигается от него с таким видом, словно это был самый ужасный поступок, который она только могла совершить. По сути, в её голове именно так оно и было.
— Блять, — выдыхает она, прижимая ладонь к губам и крепко зажмуриваясь. — Это не… Извини. Случайно получилось. Предлагаю никогда об этом не говорить и не вспоминать, как тебе такая идея?

Волна смущения окатывает её с головой, но на этот раз, к счастью, организм показывает это, как подобало обычному человеку, ограничиваясь лишь покрасневшими щеками, а не переливами всеми цветами радуги всего, что вообще только может переливаться. Это было неправильно. Увести школьную влюблённость, абсолютно несерьёзную, было одним делом, а сейчас ситуация была совершенно иной. Ради всего святого, после расставания не прошёл даже час! Если это вообще было расставанием, учитывая точку зрения Нимфадоры по поводу того, что Сириусу не стоило принимать такие ответственные решения, находясь ещё на стадии выздоровления. Да, в его разуме всё чаще преобладали трезвые мысли, но это не значило, что и это высказывание было трезвым. Более того, может, они обсудят это и решат, что им в любом случае, даже при отсутствии чувств со стороны Сириуса, будет лучше вместе, чем по отдельности, и Тонкс своими эмоциональными всплесками только всё испортит? Неужели нельзя подождать месяц, другой, а может, годик, пока от этого расставания (если это было расставание!) оправятся все участники, включая затронутых членов Ордена…
Но — и без того неразборчивый ворох мыслей сбивается в абсолютно хаотичный комок, лишая возможности мыслить вовсе, как только её снова целуют. Нимфадора не обращает внимания ни на то, как выглядит, ни на то, что Ремус наверняка думает не о ней, просто принимает ситуацию, как должное, и целует в ответ, на этот раз с проявлением жадности, и, совсем немного и неуверенно, желания. Алкоголь срывал все тормоза, похоже, у них обоих — осознаёт она, плотно прижимая ладонь к паху Люпина и чуть сжимая. Тонкс находит в себе силы всё остановить, но лишь для того, чтобы выйти из их укромного местечка, поднимаясь из-за стола и скрываясь, как ни банально, за дверью уборной. Это, чем бы это ни было, либо кончится на этом моменте прямо сейчас, либо…
Но Ремус направился следом за ней. Они явно не хотели смотреть друг на друга, одна поглощённая чувством вины и неправильности происходящего, а второй явно представляющий на её месте кого-то ещё. Но так как обоих, похоже, всё устраивало, они находили решение в постоянных поцелуях, которые позволяли им держать глаза закрытыми и не издавать почти ни звука. Единственными звуками, даже вряд ли распространяющимися за пределами их туалетной кабинки, удивительно чистой для бара, видимо, из-за ранних часов, был лишь звук задвинутой защёлки, шорох ткани, да трение кожи о кожу, перемежаемый редкими, тихими вздохами, когда они изредка отрывались от губ друг друга.
Когда всё закончилось, Нимфадоре было достаточно единожды поймать взгляд Ремуса, когда они оба замерли у зеркала, поправляя одежду и моя руки.
«Об этом тоже никогда не упоминать», — говорил её взгляд.
«Никогда», — ответил ей взгляд Люпина.
Они разошлись в разные стороны, так не сказав друг другу ни слова. Тонкс тем днём не вернулась на своё дежурство, получив за это выговор от Муди, даже несмотря на то, что Джеймс всячески её защищал, пытаясь привести доводы, что двое дежурных это уже перебор. И она понятия не имела, вернулся ли тогда Ремус.

К концу недели вправду всё наладилось. Сириуса наконец совсем перестало скручивать от боли, галлюцинации исчезли, беспочвенные обвинения и беспричинная агрессия тоже — но ко всему прочему, ушёл и его задор. Блэк продолжал улыбаться, но искра, которая разжигала в нём ранее неудержимый огонь, казалось, в нём совсем угасла. Иногда казалось, что Сириуса что-то увлечёт, что он вот-вот о чём-то съязвит, закружится в абсолютно случайном танце, как его взгляд падал на Ремуса, и оно исчезало раньше, чем исполнялось. Блэк вёл себя так тихо и спокойно, как только мог, даже не подпевал любимым песням. Один, ровно один раз он поднялся с дивана посреди ночи, когда Люпин спал, и проспал (просто пролежал) с ним в кровати несколько часов, убегая за некоторое время до подъёма, и сам не мог понять, почему.
В один из будних дней их навещает Гарри. Сириус, увидев бежащего к нему со всех ног крестника, сразу кажется гораздо более живым, чем казался за всё последнее время. Он сгребает маленького Поттера в охапку, обнимая так крепко, что сразу заставляет его рассмеяться.
— Я скучал, — широко улыбается Гарри, когда спустя минуты суеты уже расселся на коленях крёстного. — Мама сказала, что ты заболел, поэтому мы не могли видеться.
— Да, заболел, — отвечает ему Сириус, бросая благодарный взгляд на Лили, которая сидела в кресле недалеко от них и пила чай, периодически на них поглядывая. — Сильно. Но теперь я в порядке, и могу снова с тобой обниматься.
Все Поттеры ещё некоторое время провели у них в гостях, поедая их сладости — и яблочный пирог, который Сириус на этот раз приготовил совершенно самостоятельно, сильно увлёкшись готовкой — и проводя много времени в обсуждении чего угодно, кроме дел Ордена. Сириус почти не смотрел в сторону Лунатика, делая это только по необходимости, но в целом вёл себя с ним абсолютно нормально, не огрызаясь и не злясь по поводу и без него. Как если бы они были ещё не друзьями, но хотя бы хорошими приятелями.

— Ты… можешь пока пожить у нас. Наши дежурства кончились, и, возможно, будет лучше, если ты… — начинает Джеймс, увлечённый своим кофе и покупным печеньем.
— Пока не нужно, спасибо, — вежливо отвечает Сириус.
— Разве тебе не будет лучше…
— Под «пока не нужно, спасибо» обычно подразумевается вежливое «не будем говорить об этом», Сохатый, научись читать подтекст, — Блэк впервые за долгое время немного повышает голос, глядя на Поттера, удивлённо округлившего глаза, но тут же тушуется и возвращает громкость к прежней. — Прошу прощения. Я не буду жить с вами не потому что не хочу, а потому что не уверен, что это нужно, — Сириус поднимает голову и, взволнованно обхватывая чашку своего остывшего какао, поворачивается к Ремусу. — Мы должны были обсудить это сегодня наедине, но… — быстрый, полный претензий взгляд в сторону Джеймса, который сразу же почувствовал себя неловко, — судьба распорядилась иначе. Я… кхм… Рем, я листал маггловские газеты, которые вы мне давали, и нашёл несколько неплохих объявлений о продаже квартир. Конечно, мне ещё нужно посмотреть на них, собрать документы, обменять галлеоны, и прочее… И, я знаю, ты сейчас упрёшься и будешь настаивать на том, что это ты должен съехать, но нет. Не должен. Эту квартиру выбирал ты, она тебе нравится. Так что я подберу себе что-то своё, ладно? И мне бы хотелось не скакать из одного места в другое, пока происходит волокита с бумагами, так что я бы предпочёл остаться здесь. Я всё равно планирую скорее вернуться к заданиям Ордена, так что буду приходить только ночевать, и к дивану я уже привык, так что… Если, конечно, ты не против, чтобы я остался. Потому что я без проблем приму предложение Джеймса, если, например, я тебе неприятен, или если ты просто хочешь, чтобы я скорее съехал.

Сириус переполняется благодарностью и находит в себе силы слабо улыбнуться. Он даже приподнимается и тепло касается плеча Ремуса, пытаясь заглянуть ему в глаза, но не настаивая, когда это не получается с первого раза. Разумеется, им обоим нужно время. Поймав момент спада неловкости и напряжения, Джеймс меняет тему, снова вовлекая их всех в разговор до конца вечера.
Блэк начинает собирать вещи почти сразу, и начинает он со спальни. Это казалось самым очевидным — как минимум, там было больше всего его вещей, к тому же, это было тем местом, в котором Ремус находился большую часть времени, если находился дома. Он постепенно упаковывал свои вещи, пока Люпин был на заданиях Ордена, и каждый раз ставил того перед фактом, что в этот раз из ящиков пропали его штаны, в следующий его футболки. Потом часть книг. Гитара. Сириус собирался медленно, по-маггловски, перебирая и упаковывая каждую вещь, словно не хотел уезжать. К концу второй недели, наполненной в том числе и заданиями Сириуса в Ордене, когда его «надзор» был официально полностью снят, гостиную частично заполнили подписанные коробки.
В начале третьей недели Сириус сообщает, что нашёл себе подходящую квартиру, и начинает оформлять документы. Ещё через несколько дней коробки постепенно начинают исчезать из гостиной, но этот факт он никак не комментирует. Они с Ремусом пересекаются всё реже и даже редко вообще находятся в квартире одновременно. Но со своей стороны, пробираясь к своему дивану, Сириус всегда заглядывает в спальню и несколько секунд смотрит на спящего Лунатика, прежде, чем принять душ и лечь спать самому.
После этого начинают исчезать вещи из ванной, лишая и её следов чужого присутствия, хотя спальня тоже не была завершена — навскидку оставалось ещё пара коробок, но Сириус не мог закончить с ними, потому что это время было преимущественно тем, когда они с Ремусом находились в квартире одновременно, и его не хотелось беспокоить.

Проходит ещё некоторое время, наполненное изнуряющей жарой и заданиями. Первого числа июля, как и стоило ожидать, Гарри при каждом удобном случае начинал разговаривать о своём приближающемся дне рождения, несмотря на то, что все говорили ему, что до конца месяца ещё совсем не скоро. Тем не менее, Сириуса это не волновало — тот каждый раз охотно пускался в размышления о том, сколько всего купит своему любимому крестнику, вызывая со стороны Гарри восторженные взгляды, а со стороны старших Поттеров лишь добродушное закатывание глаз.
Вся первоначальная неловкость, по крайней мере, со стороны Сириуса, в отношении Ремуса прошла, и тот больше не боялся улыбаться рядом с ним, уверенный, что заденет его чувства или как-то оскорбит. Не боялся касаться, думая, что вызовет этим неприятную реакцию, однако не перебарщивал, и большую часть тактильного голода выплёскивал в объятия с Гарри, а когда того не было рядом, то с Джеймсом и Лили. Все они показательно игнорировали коробки в гостиной, заклеенные, или частично заполненные.
Очередное собрание сильно поредевшего Ордена по никому не известной причине проводится у них в квартире. Сириус отмечает, что в этот раз не было никаких траурных фотографий, и это отчасти радовало. Когда Муди замирает совсем рядом, хмурясь и сверля всех гостей и жителей квартиры, постоянных и временных, Сириус прекрасно понимает намёк и опускает Гарри на пол. Тот быстро убегает к Лили, которая суетилась на кухне. Судя по тому, что Аластор начинает, не дожидаясь её, миссис Поттер была не так уж критически и необходима в их обсуждении.
— Блэк, — начинает Аластор, и голову в готовности выслушать и внимать всем приказам вскидывают четверо — Сириус, Регулус, Андромеда и Нимфадора, так что ему приходится уточнить: — Сириус, — все, кроме упомянутого, возвращаются к своим делам и едва слышным разговорам между собой. — Нужен твой нос.
— Мой… нос? А! О, конечно, — Сириус кивает и сдвигается на самый край диванного сиденья, готовый вскочить в любую секунду. — Где? Когда?
Аластор хмурится ещё сильнее и молчит несколько бесконечных мгновений. Сириус сразу понимает, что это задание ему не понравится, и, как выяснилось, не ошибается.
— Две недели в условленном месте, начиная с сегодняшнего вечера, — отвечает Муди. — Безвылазно. Без превращений в человека.
Сириус набирает воздуха в лёгкие, чтобы воспротивиться, но вовремя смыкает зубы. Он издаёт разочарованный выдох. Блэк всегда рвался в пекло и был чертовски в этом хорош. Он был готов смириться с тем, что после подорванного доверия Ордена, причём, по его же собственной вине, ему не давали что-то серьёзнее доставки сообщений или проверки местности, но… но нахождение в образе пса и простое наблюдение целых две недели подряд без перерыва было слишком. Он никогда не был в образе Бродяги так долго, и не знал, как это может повлиять на него. Сириус смотрит на Аластора таким взглядом, словно желает, чтобы тот самовоспламенился, и тот, кажется, прекрасно это понимает, но испытывает его терпение. Сириусу требуется лишь несколько секунд раздумий, в течение которых он буквально чувствует на себе несколько взглядов, явно ожидающих, что тот вспылит и устроит сцену. Он очень не хочет разочаровывать ожидающих представления друзей, но реагирует максимально спокойно и смиренно, лишь кивнув и не споря с приказом ни секунды.
— Чудесно. Наедине сообщу, кого нужно вынюхивать и за кем наблюдать, — хмыкает Аластор, явно довольный результатом. — Итак, Блэк… Регулус. Твоя задача…
Сириус откидывается на спинку дивана и тяжело вздыхает. Потерев лицо ладонями, он несколько секунд смотрит на коробки — это же сколько времени сборов он потеряет! — но затем переводит взгляд на Ремуса, говоря всем своим видом «Нет, ты можешь в это поверить? Ну каков мудак!».

Большая часть Ордена расходится, кто-то по своим заданиям, кто-то только готовиться к ним, кто-то просто отправляется домой, не задействованный на этой неделе. Сириус проводит с Муди целых двадцать минут на кухне в куполе под заглушающим заклинанием, сосредоточенно выслушивая инструктаж, не перебивая и не переча. Даётся это ему с огромным трудом.
Ему рассказывали каждый шаг — от места его аппарации и превращения, внешнего вида перед тем, как оказаться в Лютном переулке — он должен быть как можно более неопрятным, до того, на какие заведения и магазины обращать больше внимания, и каким бездомным волшебникам можно доверять хотя бы временно, а от каких держаться подальше. Ему требовалось искать Пожирателей среди бесконечного потока тёмных волшебников и вынюхивать знакомые запахи на предмет шпионов Ордена и просто знакомых лиц. Когда Аластор убеждается в том, что Сириус всё понял, то снимает купол, покидает кухню, вежливо прощается с Ремусом и исчезает из квартиры. Блэк с Люпиным остаются одни. Сириус при первой же возможности подскакивает к дивану и садится рядом с Лунатиком, почти плечом к плечу, даже чувствуя сквозь ткань футболки его тепло, вытягивает ноги под журнальный столик и устало запрокидывает голову.
— Я немного завидую Реджи, — признаётся он, рассматривая потолок. — Ему уже который раз достаются дуэли, а мне… — Сириус вздыхает, — впрочем, да, знаю, я сам виноват. Нужно время, чтобы Грюм снова был мной доволен и доверял мне.
Остаток времени они проводят каждый за своим делом. Небольшой телевизор что-то бормотал на фоне, пока Сириус сидел на корточках и подписывал очередную коробку. Но как бы он ни старался, маггловским способом он не успеет собрать все остатки вещей. Не успеет даже перевезти эти и заполнить коробку со своими пластинками.
— Что же, — вздыхает он, перетаскивая ещё одну из коробок ближе к стене, а затем выпрямляясь и с недовольным звуком разминая спину. — Ну, теперь они вроде не должны мешать ходить. …если что, уменьши их, я потом увеличу обратно. Только, прошу, Рем, — Сириус разворачивается и бросает на Люпина умоляющий взгляд, — не передвигай ничего, окей? У меня тут своя система, даже если кажется, что её нет.
После скромной попытки прибраться сборы на задание стали гораздо проще. Он переоделся во что-то попроще и более старое, что было не так уж жалко, пусть он вместо одежды и будет в ближайшее время видеть только собственную шерсть. К семи часам он уже был абсолютно готов к выходу, и дожёвывал сендвич, пока шнуровал старые кеды.
— Ладно, пожелай мне удачи, — Блэк решает не сдерживать свой порыв, и всё-таки обнимает Ремуса, быстро, но крепко, обхватив одной рукой за плечи и немного прижавшись грудной клеткой. — Обязательно принесу тебе какой-нибудь цветок, чтобы отметить день выполнения самого скучного и унылого задания в истории Ордена. Увидимся через две недели.
Выходя за дверь, Сириус не имеет понятия, что видит эту квартиру, такую родную, наполненную таким количеством, чего уж скрывать, приятных воспоминаний, в предпоследний раз в своей жизни.

Это оказалось проще, чем казалось Сириусу на первый взгляд. Он аппарировал в условленное место, превратился в пса, извалялся в грязи, чтобы выглядеть максимально неопрятно, и только глубокой ночью пробрался в Лютный.
Там было не так уж плохо, хотя поначалу обилие запахов и людей сбивало с толку, но это было делом привычки. Пожирателей было чертовски много. Кто-то был даже достаточно смел, чтобы ходить без капюшонов своих эффектных мантий — но хотя бы в маске. Лёжа возле одного из бездомных магов, о которых ему говорил Аластор, Сириус большую часть времени просто дремал, изредка поднимая голову на слишком сильные звуковые раздражители. Он питался тем, чем его угощали, а угощали его часто — на самом деле, он такого не ожидал от тёмных магов. На улицах было тепло, шумно, и пару раз даже прошёл дождь. Бродяга ходил от одного конца переулка к другому, прижав уши и опустив голову, как забитый и запуганный зверь, и слушал звуки и запахи. Он привык спать днём, потому что Пожиратели имели привычку растворяться во мраке и посещать магазины после захода солнца.

Сириус почти привык к своей рутине и даже почти не умирал от скуки к концу одиннадцатого дня дежурства, как вдруг почувствовал тёплую ладонь, коснувшуюся его макушки. Он сонно моргает и поднимает голову. Ой, а где его бездомный друг?.. Так вот, почему ему так неуютно… Он обязательно должен поискать своего бездомного друга, с ним теплее, тот любил обниматься и кормить его остатками курицы. Или голубей?.. Неважно.
— Ты посмотри-ка на себя, какой хороший мальчик, — ласково бормочет над ним незнакомый голос.
Бродяга тут же начинает мотать дружелюбно мотать хвостом, и поднимает голову, чтобы взглянуть на потенциального нового друга.
— Да, да… Ты самый прекрасный, лучший мальчик на свете, — продолжает говорить ему голос, вовсю почёсывая шею пса, за ушами, и даже проходясь по бокам. — Как же я хочу забрать тебя домой. Как думаешь, жена мне разрешит тебя оставить?
Чёрт, как же это было приятно. Бродяга вылизывает ласковые руки, жмурится от удовольствия и в итоге даже заваливается на холодную землю, чтобы подставить живот приятному незнакомцу в чёрном капюшоне. Жаль, что ему нельзя было покидать Лютный. Он бы с радостью оказался бы сейчас в тёплом доме, желательно возле камина, съел бы чего-нибудь вкусного, понежился бы под приятными почесываниями. Может, он бы даже не отказался бы, чтобы его помыли. По крайней мере, этот незнакомец пах достаточно приятно. Должно быть, у него дома было уютно, и его жена была такой же доброй. Интересно, а были ли у него дети? Ох, он бы побегал наперегонки с детьми!
— Ты что творишь? — звучит ещё один голос чуть дальше.
— Да ты только посмотри на него! — отвечает приятный незнакомец, ласково распутывая клок шерсти. — Какой чудесный! У меня дома все будут в восторге. Ещё и ласковый такой пёс, не дикий, ещё не потерял доверие к людям.
Запах нового человека был знакомым. Бродяга изворачивается и поднимается на лапы. Он всё ещё дружелюбно вылизывает ласковые ухоженные руки, и даже в игривом порыве тянется вперёд, пару раз мазнув языком по безликой маске. Тьфу. Невкусная, холодная, и пропитана горькой чёрной магией. Бе.
— Это не пёс, — ледяным тоном говорит второй голос.
Секундочку. Это же… Пит? Питер! Хвостик! Ты живой! Бродяга срывается с места, радостно оббегает человека в чёрной мантии в пол, даже бодается головой о его ладони. Погладь, Пит, погладь. Но… подожди, почему ты тоже в этой маске? Пит, ты же не…
— Это анимаг, — с неприязнью бросает Петтигрю, брезгливо убирая руки от ластящегося пса. — Из Ордена. Сириус Блэк.
Пёс садится на землю прямо там, где его застали слова друга, и в недоумении настораживает уши. Зачем он им рассказал? Бродяга тянет морду вперёд, хватается зубами за рукав Питера и тянет. Пойдём скорее отсюда, Хвостик, тебя же все ищут, снимай эту дурацкую маску, пойдём играть.
— Сириус Блэк? — звучит третий голос, женский, пронзительный и высокий.
Ещё один знакомый запах. Пёс размыкает зубы и склоняет голову набок, отделяя запах Питера от незнакомых, и выделяя среди них запах показавшейся рядом с ними женщины. Впрочем, в каком-то дополнительном распознавании не было необходимости — раздавшийся смех, безумный и раздражающий, и выглядывающие из-под капюшона кудрявые длинные пряди, которые она даже не пыталась скрыть, выдавали её с головой.
Белла.
Вот чёрт…

Питер и Беллатриса достают свои палочки, и Бродяга срывается с места прочь. Нет-нет-нет, это не по плану. Так не должно быть. Что делать?! Теперь ему можно покинуть Лютный? Его же иначе убьют, верно? Чёрт-чёрт-чёрт! В своём отступлении пёс буквально сбивает с ног дружелюбного Пожирателя — прости, хороший человек, погреюсь у тебя дома в следующий раз! — и сначала просто пытается скрыться в тени. Не получается, Белла сразу находит его, и ему приходится бежать снова. Питер, кажется, бросил преследование почти сразу, потому что его запах не приближался, в отличие от запаха кузины.
Хлопок аппарации раздаётся прямо перед ним, и ему приходится забежать в какую-то лавочку, снося всё на своём пути, пока ему не удаётся выбраться с заднего хода.
— Авада кедавра!
Бродяга почти чувствует, как жар зелёной вспышки обжигает его задние лапы, разрушая мостовую в месте попадания. Он бежит, насколько позволяют силы, резко сворачивает, когда Беллатриса оказывается прямо у него перед носом, и, наконец, оказывается на Косой аллее. Ну же, люди, помогите!
Неизвестное проклятие болью пронзает его насквозь по позвоночнику, и он чувствует запах крови. Лапы подгибаются, дыхания не хватает, но он продолжает бежать. Проклятие поражает его снова, и на этот раз Бродяга падает. Он скулит от боли, перебирает передними лапами, чтобы хотя бы отползти дальше, ещё немного, самую малость, хотя и понимает, что его всё равно догонят. Пёс поднимает голову, и видит, что проклятие вторым точным попаданием оставило ему глубокий порез от бедра почти до лопатки — может, он уже бредил от боли, но ему показалось, что он видит собственные рёбра. Ещё один взгляд — и он понимает, что первое попадание отсекло ему половину хвоста.
— Сириус, родной, — слышит он голос Беллатрисы и приближающийся стук её каблуков, — ты пропустил парочку семейных ужинов. Точнее, десятки. Всё ещё предпочитаешь этих убогих? Такой потенциал и не в то русло… — она снова смеётся, и направляет на него палочку, — Авада…
Закончить ей не удаётся — чье-то заклинание сбивает её с ног и отбрасывает на несколько метров назад. Ещё одно заклинание — и часть крыши с соседнего здания падает прямо на Беллатрису, временно обезвреживая. Последнее, что Бродяга помнит перед тем, как его насильно погрузили в сон — запах тяжёлой сирени и персика, тёплые руки и знакомый, наполненный безграничной любовью и одновременно жутким испугом голос:
— Всё хорошо, дорогой, ты будешь в порядке.

— Поттер? Поттер! — окликает Андромеда застывшую на месте Лили.
Конечно, Лили помогла втащить тяжёлого пса на территорию нового госпиталя Ордена от точки аппарации, но, стоило ей полностью разглядеть масштаб проблемы, она буквально впала в ступор. Она не могла сделать ничего — её трясло, у неё подгибались колени, в глазах застыли слёзы. Не дожидаясь её приказов, другие целители рангом ниже проявляли инициативу, вливая в Бродягу флакон за флаконом крововосполняющего зелья. Над неподвижным, едва дышащим телом водили палочками трое, но всё, что они смогли сделать — лишь немного залатать порезы, чтобы те не расходились и больше не кровоточили.
— Лили! — рявкает Меда, хватая её за плечи и буквально встряхивая. — Возьми себя в руки! Ты нужна ему.
— Я не… — начинает Поттер, неотрывно глядя на раны Сириуса. В конце концов, она смаргивает застывшие слёзы и переводит стеклянный взгляд обратно на Андромеду. — Он не доживёт до утра. Ни один человек с этим проклятием не проживал дольше трех часов. Я ничего не сделаю. Никто ничего не сделает…
Тонкс сжимает губы и поворачивается в сторону Блэка. Тот в самом деле выглядел плохо, хуже, чем когда-либо. Бросив попытки образумить Лили, Андромеда для начала позвала другого целителя, который был менее эмоционально вовлечён, а затем замерла рядом с Сириусом, который уже открыл глаза и пытался смотреть вокруг.
— Эй, привет, — старается произнести она как можно более жизнерадостно. — Не превращайся пока, ладно? Полежи, тебя подлатают, ты много крови потерял. Я позову Регулуса, он наверняка знает, как полностью вылечить то, чем в тебя попали. Я скоро, — Андромеда улыбается через силу, сглатывая ком в горле, и наклоняется, чтобы поцеловать пса в макушку. Выпрямившись, она снова оборачивается в сторону Поттер: — Лили, ты не могла бы… Лили?..
Всё, что видит Андромеда — угасшее пламя камина.

Лили оказывается в квартире Ремуса и Сириуса (только Ремуса — напоминает она себе), и ступает в гостиную, даже не отряхиваясь от пепла. Она растерянно осматривается вокруг заплаканными, покрасневшими глазами, уже не пытаясь сдерживать ни слёзы, ни дрожь во всём теле, ни жуткий страх, который охватил её с головой. Она находит Люпина на кухне с газетой и чашкой кофе. Точно, сейчас же раннее утро.
— Ремус… Кое-что случилось, — горько выдыхает она, и делает к нему несколько шагов. — Сириус, он…
Лили абсолютно теряет власть над голосом и давится комом, вставшим в горле. Она делает ещё один шаг и просто обессиленно падает в объятия Люпина, сжимая его слабыми руками. Она почти кричит в голос и вся сжимается, сотрясаясь в неистовых рыданиях.